— Давай три.
— Если случайно увидишь парня, которому только что оторвало ступню, не забудь, что ногу надо немедленно перетянуть над коленом, да потуже, чтобы кровью не истек.
— Спасибо, приятель.
— Да не за что.
— Пошли, — сказал сержант-пехотинец. — Чем быстрее мы отсюда выберемся, тем больше шансов вернуться домой.
Шальные вспышки атомных винтовок воспламеняли листву у них над головами, от грохота тяжелых орудий вздрагивало под ногами болото. Колонна двигалась параллельно линии огня и, когда огонь затих, остановилась. Билл, единственный, кто не был прикован к общей цепи, пополз на разведку. Вражеские позиции были укреплены довольно слабо, и вскоре он нашел место, удобное для прорыва. Прежде чем вернуться к своим, Билл вытащил из кармана крепкую бечевку, позаимствованную с продовольственного ящика, наложил чуть повыше правого колена крепкий жгут, закрутил его палкой как можно туже и проглотил таблетки. Затаившись в густом кустарнике, он крикнул:
— Прямо, потом круто направо! Сворачивать возле тех деревьев! Бего-омарш!
Билл вел колонну вперед, пока не показались первые окопы, а затем с криком "Кто идет?" бросился в густые кусты.
— Чинджеры! — заорал он и сел на землю, прислонившись спиной к дереву.
Потом тщательно прицелился и отстрелил себе правую ступню.
Услышав, как испуганные солдаты с треском ломятся через кустарник, Билл отшвырнул пистолет, пальнул несколько раз из винтовки по деревьям и с трудом поднялся на ноги. Опираясь на атомную винтовку, он заковылял к своим. К счастью, идти пришлось недолго: двое солдат, по-видимому, новички, иначе они были бы умнее, выскочили из окопов ему на помощь.
— Спасибо, братцы, — выдохнул Билл и свалился на землю. — Все-таки война — это страшная штука.
Звуки бравурного марша эхом разносились по холмам, бились о скалистые выступы и замирали в зеленой тени под деревьями. Из-за поворота, гордо печатая шаг, вышла маленькая торжественная процессия, возглавляемая блистательным роботом-оркестром. Золотые лучи играли на его сочленениях, солнечными зайчиками вспыхивали медные инструменты, на которых азартно наяривал робот. За ним катил небольшой отряд разномастных подсобных механизмов, а в арьергарде одиноко шагал седой сержант-вербовщик, побрякивая рядами медалей. Дорога была ровная, но сержант вдруг споткнулся, оступившись, и выругался с той замысловатостью, которая достигается лишь многими годами службы.
— Стой! — скомандовал он.
Маленький отряд остановился; сержант прислонился к каменной стене, ограждавшей дорогу, задрал правую штанину и свистнул. К нему быстро подкатил один из роботов, протягивая ящик с инструментами, из которого сержант вынул большую отвертку и подтянул болт на искусственной ноге. Затем выдавил на шарнир несколько капель из масленки и опустил штанину. Выпрямившись, он увидел за оградой робомула, запряженного в плуг, и крепкого крестьянского парнишку, бредущего за мулом.
— Пива! — гаркнул сержант. — И "Элегию космонавтов"! Робот-оркестр заиграл нежную мелодию старинной песни, и к тому времени, когда робомул закончил борозду, на ограде уже стояли две запотевшие глиняные кружки с пивом.
— Славная мелодия, — сказал паренек.
— Хочешь пивка? — предложил сержант, вытряхнув в кружку белый порошок из спрятанного в рукаве пакетика.
— С удовольствием. Жарко сегодня, как в чер… как в пекле.
— Ну скажи "в чертовом пекле", сынок, мне это слово знакомо.
— Мама не велит браниться. Какие у вас большие зубы, мистер!
Сержант клацнул зубами.
— Такой взрослый парень обязательно должен ругнуться иногда. Был бы ты солдатом, мог бы поминать черта сколько угодно — даже "твою мать!" мог бы говорить, если б захотел.
— Не думаю, что когда-нибудь мне захочется говорить такое. — Под густым загаром у парнишки проступил яркий румянец. — Спасибо за пиво, надо пахать. Мама не велит мне разговаривать с солдатами.
— Твоя мать совершенно права. Большинство из них — законченные алкаши и матерщинники. Слушай, сынок, а хочешь посмотреть снимок последней модели робомула, которая может работать тысячу часов без смазки? — Сержант протянул руку, робот вложил в нее портативный проектор.
— Ой, как интересно! — Парнишка прильнул к проектору и покраснел еще сильнее. — Это же не мул, мистер, это девчонка и даже без одежки…
Сержант быстро нажал на кнопку в крышке аппарата. Что-то щелкнуло, и парнишка застыл как вкопанный. Ни один мускул не дрогнул у него на лице, пока сержант вынимал проектор из его парализованных ладоней.
— Возьми перо, — сказал сержант. Пальцы мальчика послушно сомкнулись. — Теперь подпиши этот бланк внизу, где напечатано "подпись рекрута".
Скрипнуло перо, и в тот же миг воздух прорезал чей-то пронзительный жалобный вопль.
— Чарли! Что вы делаете с моим Чарли! — причитала древняя, совершенно седая старуха, ковыляя из-за холма.
— Твой сын стал солдатом к вящей славе императора, — сказал сержант и махнул роботу-портному.
— Нет, ради Бога, нет! — умоляла женщина, цепляясь за руку сержанта и орошая ее слезами. — Одного сына я уже потеряла, неужели этого недостаточно… — Сквозь слезы она посмотрела на сержанта и вздрогнула: — Но вы… ты… ты же мой сын! Билл, ты вернулся домой! Я узнала тебя, мой мальчик, несмотря на эти зубы, и шрамы, и черную руку, и протез вместо ноги! Сердце матери не обманешь!
Сержант хмуро взглянул на старуху.
— Может, ты и права, — сказал он. — То-то мне этот Фигеринадон-2 показался знакомым.